Охота на изюбря - Страница 80

– Белопольская АЭС. Сляб должен был подписать договор о ее переуступке меткомбинату.

Ирина слегка вздрогнула. Самые последние слова Извольского были именно об АЭС.

– А где это? Я никогда не слышала о такой…

– Она недостроенная. Третий год зарастает молодым подлеском.

– Тогда кому она нужна?

– Под строительство, которого не было, списывались огромные деньги. Деньги шли на финансирование одной политической партии.

– Какой?

– Скажем так – не правой. То есть у нас все партии одна другой изумительней, но с данного предприятия деньги шли господам патриотам.

– И Слава все равно ее купил?

– Ее нельзя было купить. Он заткнул всю дырку. Понимаете, кто-то может счесть, что он поступил не по-джентльменски. Ему нужна была одна АЭС, а он взял и сменил все руководство РАО.

Ирина молчала. Денис чувствовал, что ему надо бы уйти из этой комнаты, но уйти не мог.

– Он очень жестокий человек, – сказала Ирина, – он забыл, что такое «нельзя».

– Неправда. Если бы он был просто жестоким человеком, вы бы не тащили его из машины.

– Вы знаете, почему я убежала? Я могу рассказать вам…

– Не надо, Ира. Вы потом будете жалеть, что рассказали. Ложитесь лучше спать.

В коридоре Денису встретился Дима Неклясов. Он проводил Черягу, выходящего из комнаты Ирины, удивленным взглядом.

Спал Денис в эту ночь ужасно. Несмотря на усталость, он проворочался в постели добрый час, а в полтретьего проснулся от непростительного сна. На простыне темнело сладко пахнущее пятно – с Денисом случился грех, более подобающий прыщавому юнцу, нежели начальнику службы безопасности гигантского предприятия, который, в конце концов, имеет возможность заказать с доставкой на дом любое число плевательниц для спермы.

Денис проворочался еще часок, понял, что не заснет, оделся и поехал в больницу.

В пять часов утра Вячеслав Извольский впервые за четыре дня открыл глаза.

В следующий раз Вячеслав Извольский проснулся уже заполдень. Он лежал все в той же одиночной палате с розовыми стенами и унылым пластиковым полом. Огромный телевизор с видаком глядел на Извольского потухшим четырехугольным оком. В палате было темновато – за окном шел снег, ветви деревьев скреблись о стекло, как мыши в подполе.

За дверью громко орал телевизор, что-то довольно зареготали охранники, потом вдруг раздался треск автоматной очереди, одной и другой. Звук слишком хорошо напомнил Извольскому то, что он слышал перед тем, как упасть на пол машины три дня назад. На мгновение директору показалось, что он – все еще там, что эта палата – греза умирающего, потом Сляб сообразил, что это охранники пялятся на какого-нибудь Шварценеггера, хотя платят им деньги не за то, чтобы они пялились на Шварценеггера, а чтобы не спускали пальца – с предохранителя, и глаз – с коридорной двери.

– Прекратите! – крикнул Извольский.

То есть он хотел крикнуть. Вместо крика получился полушепот, в груди болезненно дернулось и продрало как огненным колом, и директор, задохнувшись от боли, тяжело закашлялся. Чей-то серый силуэт метнулся к двери.

Что-то крикнули, телевизор мгновенно вырубился.

Когда Извольский, через секунду, открыл глаза, он увидел, что у двери стоит Ирина и смотрит на него, чуть склонив голову, с жалостью и с какой-то опаской, с которой смотрят на свирепого, но запеленутого в намордник пса. Извольский сообразил, что она сидела на стуле сбоку и чуть сзади, только он не повернул головы и ее не увидел.

– Ну, здравствуй, – сказал Извольский.

Ирина стояла совершенно неподвижно, как фарфоровая статуэтка, неяркий свет настольной лампы, падавший откуда-то сзади Извольского, очень хорошо освещал стройную фигурку в джинсах и свитере и чуть осунувшееся лицо смолянки с большими глазами и бледными, ненакрашенными губками.

– Я врача позову, – проговорила Ирина.

– Не надо… сам придет… подойди сюда.

Ирина сделала несколько шагов к постели. Так лань подходит к воде, насторожив ушки и то и дело прислушиваясь, не затаился ли поблизости лев.

– Да подойди же, – хриплым шепотом сказал Извольский, – я на этот раз не укушу… При всем желании…

Ирина заплакала и, опустившись на колени, ткнулась головой куда-то под мышку раненому.

– Это из-за меня, – сказала она, – это все из-за меня. Если бы ты не поехал за мной…

– Глупая ты у меня, Ирка, – сказал Извольский, – жизни радоваться надо. Это раз в сто лет бывает, чтобы такой киллер по такому объекту промахнулся…

Ира подняла голову и стала смотреть на Извольского своими большими серыми глазами. На мгновение Слябу представилась вновь та самая картинка, которая три дня назад сорвала его с места и погнала в ноябрьскую муть: залитая зимним солнцем спальня в его доме, и на белой простыне розовое тело Ирины… Только не было спальни, а была больничная койка, и Ахтарск был в четырех часах лета, и на белой простыне лежал он, а не Ирина.

– Вот я встану на ноги, и мы поженимся, – тихо сказал Извольский. – Или нет. Я нескоро встану на ноги. Поэтому мы сначала поженимся, а потом я выздоровлю. Но зато мы потом обвенчаемся. В церкви. Я в Ахтарске красивую церковь построил, большую, красную такую, как особняк «нового русского»…

– Ты верующий?

Сляб прищурился.

– Черт его знает, – задумчиво сказал директор, – но ты знаешь, солнышко, когда церковь строишь, под это дело такую кучу денег списать можно..

Ирина неуверенно засмеялась.

– Ты вот смеешься, – довольно сказал Извольский, – а меня, может, Бог за эту церковь и спас. А может, это не Бог был, а мусульманский Аллах. В Ахтарске татар много, мы как раз собирались мечеть строить. В этом году тоже ведь налоги надо оптимизировать, а? Вот Аллах поглядел вниз с тучки и решил: как так? Соседу хату построил, а мне нет? Пусть еще поживет, я тоже особняк хочу…