– Почему вы не в своей палате? – сердито сказал Черяга.
– Меня выписали. И вообще у меня все почти зажило, только бинт надо менять.
– И давно вы здесь сидите?
– Часа три.
– Вам лучше поехать отдохнуть, – сказал Денис, – я вас отвезу.
Они спустились вниз и сели в джип: Ирина заметила, что помимо водителя в джипе оказался еще и охранник. Ночь была темной и мокрой, с неба падал легкий снежок, тут же расплывавшийся на асфальте в вязкую муть, «дворники» машины мотались туда-сюда, как маятник.
– Вы знаете, кто стрелял? – спросила Ирина.
Черяга молчал. Ну что он, в самом деле, мог ответить этой девочке? Что есть только один реальный канидат, который решится стрелять в Извольского?
Что Извольский предчувствовал это, говорил, что не надо комбинату лезть на вертолетный завод? Но он ожидал другого – проверок, визитов налоговой, ФСБ… Вместо этого генералы наказали выскочку-директора, отобравшего у них ракетный кусок, просто и страшно. Они не поверили, что история с вертолетным заводом – частная инициатива Черяги, и смешно было бы в это поверить, зная степень деспотизма Извольского, который не то что соседний завод – туалетную бумагу не разрешит купить без собственной подписи…
– Есть варианты, – сказал Черяга.
Они некоторое время ехали молча, а потом Ирина спохватилась:
– Куда мы?
– На нашу дачу, – ответил Черяга, – это что-то вроде гостиницы.
– Но мне надо домой…
– Ира, вам не надо домой, – устало сказал Черяга, – меня Славка съест, если я отвезу вас домой. Вы видите, во что мы влетели? Поживите, ради бога, в огороженном месте, на работу вас отвезут с охранником, а еще лучше возьмите отпуск. Меньше голова будет болеть у всех.
– Но мне надо вещи из дома забрать, – сказала Ирина.
С этим Черяга не мог не согласиться.
Они доехали до мрачной новостройки, и охранник первым профессионально зашел в подъезд, проверился, потом впустил Ирину с Денисом.
В квартире было темно и стояла ужасная вонь. Вся еда, которую принес Извольский три дня назад, протухла самым гадким образом: воняла пережаренная свинина в духовке, подпахивала посеревшая осетрина, маслины в вазочке подернулись каким-то белым налетом.
Черяга профессиональным взглядом окинул гостиную. Нетронутая еда. Закупоренная бутылка шампанского. До половины опростанный коньяк и смирновская водка, от которой отхлебнули добрый стакан. Кровать колом – Извольский за собой, разумеется, не прибирал. Картина вполне красноречивая, даже если не заметить порванных женских трусиков, забившихся под одеяло.
– О Господи, – сказала Ирина, – я должна все убрать!
Перевела взгляд на кровать и страшно сконфузилась.
Черяга прошел в кухню и стал набивать там протухшей жратвой пакеты для мусора. Руки его слегка тряслись.
«Дача» оказалась гигантским трехэтажным особняком, выстроенным в престижном районе Рублевского шоссе. Толстый бетонный забор вокруг особняка был увешан телекамерами, как елка – игрушками. Впрочем, сам особняк не походил на обиталище «нового русского», а был вытянут в длину, изобличая тем самым смешанные гостинично-представительские функции.
Гостиница, разумеется, была сугубо убыточной, и существование ее диктовалось соображениями безопасности. Было бы не очень приятно, если бы тот же Извольский или Черяга, остановившись в «Палас-отеле», был сфотографирован в номере с проститутками. И наоборот – километры пленки, потраченные на съемку гостиничных утех областного руководства, обожавшего погудеть на халяву, были одним из элементов линии Маннергейма, выстроенной комбинатом на границах своей сферы влияния.
Черяга вполголоса побеседовал у стойки, получил ключ и проводил Ирину в ее апартаменты – в большой двухкомнатный номер на втором этаже, с огромной кроватью, телевизором, мини-баром и кучей сверкающей сантехники в просторной ванной. На фоне бархатных, до пола, портьер и затянутого ковролином пола потрепанная сумка с вещами и книгами смотрелась, как окурок на дворцовом паркете.
Черяга убедился, что все нормально, рассказал, как заказать утром завтрак, и взялся за ручку двери:
– Спокойной ночи.
Ира сидела на краешке огромной постели.
– Погодите, – сказала Ира.
Черяга остановился. Девушка глядела на него исподлобья, глаза у нее были как у встревоженного воробушка.
– Извините, я, наверное, глупость спрашиваю, но отчего стреляли в Славу?
– Зачем вам это, Ира?
– Затем. Иногда в людей стреляют оттого, что они кому-то помешали, а иногда – оттого, что они сами такие. Я в больнице слышала – это правда, что ему мстили за убитого спецназовца? Спецслужбы?
Черяга вернулся в комнату, обошел кровать, стараясь держаться как можно дальше от Ирины, присел на краешек стола.
– Да, – сказал он, – возможно, в него стреляли спецслужбы.
– Из-за спецназовца?
– Нет. У нас в области есть завод. Конгарский вертолетный. Где-то месяц назад его директор попросился под крышу АМК. У завода были неприятности. У него был крупный военный заказ, американцы оплачивали ему разделку ракет, и несколько силовиков хотели, чтобы ракеты разделывал не завод, а фирма, которая должна была взять в аренду площади завода. Фирма принадлежала этим силовикам.
– Это так прибыльно?
– Если красть – да. Если работать с заводом в целом – не очень.
– А зачем Слава его брал?
– Он не хотел. Я попросил.
Ирина вздрогнула.
– А стреляли в него?
– Мне было бы приятней, если б стреляли в меня.
– И больше ничего не может быть? – спросила Ирина.
– АЭС.
– Какая АЭС?