– А что объяснять-то? «Стилвейл» с декабря за металл не платит. А у нас прокат отгружен вперед на шесть месяцев. И контракт Черяга со «Стилвейл» подписал на всякий случай, мол, комбинат обязуется поставлять ей сталь до 2008 года… То есть она может не платить, а по контракту комбинат обязан поставлять!
– Совсем не платит? – изумился Серов.
– Совсем. Ни копейки за месяц комбинат не получил.
– А зарплаты?
– А на зарплаты ссуды из банка берем. Налоги платит кредитами… Через два месяца при таких темпах мы «Металлургу» полмиллиарда задолжаем. А что это значит?
– Что? – со вниманием поддакнул Серов.
– Что они считают, что проиграют иск! Тактика выжженной земли! Уж если отдавать крепость врагу, то не иначе как одни головешки. Уж если отдавать завод, так не иначе как с долгом в полмиллиарда… То есть, может, иск они и выиграют. Но страхуются. Мол, если выиграем, все обратно вернем, а если проиграем, то уедем на Сейшелы.
– Почему на Сейшелы? – поинтересовался Серов. – У Черяги там что, вилла?
– Да нет, я к слову… Знаете, если кто вложил в экономику Сейшел двенадцать миллионов баксов, так тут же становится почетным гражданином. Вот и вложат.
– Ну, за такие дела можно и с Сейшел вытащить.
– Вытащищь, как же. За такие деньги все Сейшелы можно купить. Сказать – давайте, ребята, я в вас сто миллионов вложу, но законы у вас должны быть такие и такие…
Федякин с досадой стукнул кулаком по столу.
– Это все Черяга! – заявил он. – Откуда он взялся на нашу голову! Пришлый человек, почти москвич…
– Ну, вряд ли Черяга действует без санкции Извольского…
– Не порите чепухи! Вы Сляба не знаете! Он бы сам завод гробить не стал, если бы этот следак возле него не крутился! Вы вот знаете, сколько Черяга под шумок с завода снял? А? Не знаете. И Извольский не знает….
– Но ведь вы у Извольского были? Он разве вас не выслушал?
– Да чего – выслушал! – Федякин с ожесточением махнул рукой. – Ему Черяга что вдует в уши, то он и слышит… А Черяга уже меня расписал…
Зам обиженно всхлипнул.
– Вон, – добавил он с каким-то детским ожесточением, – я ему баночку с женьшенем привез. Настоящий женьшень, по моему наказу друзья у китайской границы собирали… Велел Ирине в тумбочку поставить, даже спасибо не сказал…
– Да, надо что-то делать, – с сочувствием вздохнул Серов.
Но Федякин как будто и не слышал.
– Кто он такой, вообще! Как финансист – ноль! Как производственник – ниже нуля! И.о. султана! Нет директора, кроме Сляба, и Черяга – пророк его! Ведет себя как бандит, ну ладно отморозков этих расстреляли, так ведь начальнику налоговой инспекции угрожал! И это ему Сляб спустил с рук! Зато как влез наверх, всех начал давить. У Володи Калягина помещение отобрал, представляете?
– А Калягин – это кто? – уточнил Серов.
– Начальник промполиции. Они всегда друг с другом не ладили, потому что оба отвечали за безопасность. А теперь он Камаза на смену Калягину растит! Ну ладно, Калягин хоть бывший мент, а Камаз кто? Долголаптевский бригадир. Дожили!
Федякин спохватился, посмотрел на часы и крикнул официанта:
– Счет, пожалуйста! Черт, в кои-то веки в театр выбрался, и то опаздываю…
– Я заплачу, – поспешно сказал Серов.
– Да уж сиди ты, банкир! Вы, что ли, лучше? Из-за вас, упырей, весь бардак…
И взъерошенный зам, получив из рук официанта счет и карточку, поднялся и решительным шагом поспешил к выходу.
Было уже девять часов вечера, в громадном здании «Ивеко» в большинстве кабинетов погас свет, и только на десятом – директорском этаже – горел он еще почти в каждом помещении.
В комнате отдыха Иннокентия Михайловича Лучкова, начальника службы безопасности банка, сидели двое: сам Иннокентий Михайлович и душка-пилот Серов. Перед ними работал видеомагнитофон, и смотрели они самый увлекательный на свете фильм – недавнюю беседу Серова с Федякиным, снятую потайной камерой из небрежно брошенной на стол папки.
Иннокентий Михайлович включил перемотку, дошел до того места, где Серов спросил: «Но ведь вы же у Извольского были», нажал на «стоп» и прокомментировал:
– Вот здесь ты прокололся. Никак ты не можешь при случайной встрече наверняка знать, что Федякин утром у Извольского был…
Серов насупился.
– Он пьяный был. Не заметил.
Лучков помолчал.
– Пожалуй, что и не заметил. А даже если заметил, – то и черт с ним. Молодец, Генка. Вербанул ты его классически.
– Какое ж – вербанул? – хмуро сказал Серов. – Аж упырями в конце обозвал…
– Это неважно. Девка – и та с первого раза в постель не ложится, ежели воспитание имеет… Никуда ему, Гена, не деться. С упырями так о начальстве не разговаривают.
Потянулся и добавил:
– Да, крепко нам повезло с этим Черягой.
– Чем же повезло?
– Потому что выскочка и хам. Видал я таких пачками… Оказался возле Извольского в нужный момент и уже думает, что держит господа бога за яйца. Ведь, казалось бы, ума должно хватить понять, что не стоит в такой ситуации иметь людей в рот и сзади, ан – не может. Слишком долго в дерьме сидел. Слишком хочется показать, какой он сильный. Вот я этого отымел так, а этого эдак… Я Урфин Джюс, могучий и ужасный, я даже у Калягина игрушечный «Мерс» отнял. Тоже, кстати, готовый клиент – Калягин…
Лучков хлопнул бывшего пилота по плечу.
– Так что не огорчайся! В следующий раз встретитесь – из рук будет есть…
Иннокентий Михайлович Лучков навсегда запомнил тот жаркий июльский день 1998 года, когда председатель правления банка «Ивеко» Александр Арбатов вызвал его в кабинет. Кабинет у Арбатова был роскошный: из огромного шестидесятиметрового помещения, увешанного коврами и заставленного мебелью розового дерева, шел небольшой коридорчик. Справа в коридорчике находился вход в комнату отдыха, слева шли туалет и душевая, а кончался коридорчик сорокаметровой залой, где всегда стоял стол, крытый белоснежной скатертью, со свернутыми в конус салфетками, покоящимися на тарелках дрезденского фарфора. В этой столовой время от времени устраивались камерные обеды.