Охота на изюбря - Страница 117

117

Черяга помолчал.

– Михаил Иванович, – сказал он, – если тебе не нравится, как управляют комбинатом, у тебя два пути: пожаловаться директору или подать заявление по собственному желанию.

Федякин побледнел, потом покраснел – и выбежал из зала заседания, хлопнув дверью.

– Есть еще вопросы? – скрестив перед собой пальцы, справился Черяга.

Если вопросы у кого-то и были, то их решили приберечь до возвращения Сляба. Все хорошо помнили кадры с трупами расстрелянных рэкетиров, которые демонстрировали по местному телеканалу. Демонстрировали, кстати, гораздо чаще и дольше, чем это было бы с обыкновенной криминальной разборкой – Денис Черяга лично позвонил руководителю канала и намекнул, что трупы неплохо было бы впихнуть в каждую приличествующую передачу.

Спустя два дня (когда очередное арбитражное слушание было отложено, на этот раз оттого, что кто-то позвонил и сообщил, что в здании суда заложена бомба) Федякин полетел в Москву, к Извольскому.

Директор принял его после полуторачасового ожидания. О чем они говорили, было неизвестно, но беседа продолжалась всего двадцать минут и Федякин вышел из палаты с таким лицом, будто вот-вот собирался заплакать.

Из больницы Федякин поехал по каким-то московским делам, заехал в Центробанк, а потом зашел в Петровский пассаж, расположенный в двух шагах от величавого здания за чугунной оградой. Если бы кто-то следил за замом генерального, он бы заметил, что тот провел в Центробанке (где ему надо было получить для комбината разрешение на операцию по капитальным счетам) вдвое меньше времени, чем в торговых рядах, и такое соотношение было для Федякина довольно необычным. Раньше в этой долбаной Москве ни на какие магазины времени у зама не оставалось, а теперь, вот поди ж ты…

Побродив по центру, Федякин купил билеты в Большой Театр, а перед спектаклем забрел поужинать в «Савой». Он ковырялся в тарелке довольно уныло и глядел в скатерть рассеянными глазами и потому даже не заметил, как на стул напротив него опустился красивый сорокалетний человек с приятной улыбкой и блещущими искренностью очами.

– Ба! Михаил Иванович! Какая встреча!

Федякин поднял глаза и узрел пред собой малознакомого человека, которого, впрочем…

– Серов. Геннадий Серов, вице-президент «Ивеко», – напомнил человек, протягивая через столик руку. Рука так и осталась висеть в воздухе. Серов, чтобы скрыть смущение, поднял ее вверх и щелкнул пальцами, подзывая официанта.

– Коньяка нам! Михал Иваныч – вы что предпочитаете?

– Что хотите, – буркнул Федякин.

Однако от пития не отказался, проглотил сначала одну рюмку, потом другую, а когда прибыл заказанный Федякиным молочный поросенок, охотно запил его терпким красным вином.

Серов оказался прекрасным собеседником. У него была необычная судьба, Геннадий по профессии был не финансист, а военный, летчик, покалечился смолоду в Афганистане и как-то от тоски по небу приткнулся снабженцем на Иркутском авиационном заводе. Потом Серов попал в «Росвооружение» и оттуда – в банк, где быстро вырос от военспеца до начальника департамента, курирующего оборонную промышленность, и далее – до вице-президента. Его связи в российском ВПК были огромны, запас анекдотов неистощим, и он умел легко находить общий язык с самыми замшелыми красными директорами, которые недолюбливали беловоротничковых финансистов и души не чаяли в этом слегка прихрамывающем пилоте, так обаятельно рассказавшем, как они на транспортном «Ане» возили из Нигерии зеленых крокодильчиков. Очень потом удивлялись директора, когда обнаруживалось, что душка-пилот кинул их почище беловоротничкового жида и всякого прочего дерьмократа, ответственного за развал военной промышленности.

– А садился я на вынужденную с заглохшим движком три раза, – говорил, улыбаясь, Серов, – два в Афгане, а первый раз было так: лечу я на полигон, ракеты в кассетах, под крыльями бомбы, – и на высоте семьсот метров движок глохнет. Подо мной река, вперед город, а «Су» без движка, надо вам сказать, обладает аэродинамическими свойствами кирпича. Слава богу, зима, мороз минус сорок, Иртыш в этом месте прямой, словно палку проглотил, я перевожу самолет в пикирование – и на реку.

Сел на брюхо и скольжу по реке. Проскользил километра два, этак с ветерком, бесшумно. Остановился. Открываю фонарь, – в десяти метрах сидит мужик, закутался по уши и рыбу удит. И не слышит, натурально, ничего. Я маску отстегнул и как заору: «Слышь, кореш! Ты мою лунку занял!»

Тут мужик повернулся и, как увидел, на чем я на рыбалку приехал, подхватился – и к берегу. На форсаже не догнать. Снасть он свою оставил, я подхожу, заглядываю в ведро, а там во-от такой сом!

Серов заглотил кусок морского черта, вытер красивый, немного чувственный рот и вздохнул:

– Ни до ни после мы такого сома не едали, голодно было… А вот еще был случай: летит «Антей» из Анголы домой…

Федякин понемногу развеселился. Глаза его заблестели от коньяка, он уже не отказывался чокаться с неожиданным сотрапезником, и он давно уже так от души не смеялся, слушая байку о летчике, который отказался выпить второй стакан водки: «Что, боишься машину не посадить?» – «Посадить-то я ее посажу, а вот потом домой через пост ГАИ ехать…»

Потом Серов вдруг посерьезнел, попросил официанта принести кофе и внезапно спросил:

– Вы, говорят, с Черягой чего-то там не поделили?

– Да что я там не поделил, – с досадой сказал Федякин, – на глазах гробят завод.

– Как – гробят? Вы уж извините, я в этих финансовых делах хуже вас рублю…

И хотя было чрезвычайно сомнительно, что вице-президент крупного банка понимает в финансах хуже, чем сибирский замдиректор, сейчас, при уютном свете свечей и за бокалом коньяка, это казалось так естественно: ну что, в самом деле, взять с бывшего военного пилота….

117