После этого Денис предъявил свой пропуск в другом окошечке, где пропуск зарегистрировали и внесли в компьютер, а Денису выдали магнитную карточку, которую надо было вставить в турникет, и еще один охранник, четвертый по счету, внимательно следил, как Денис тычет карточку в щель и преодолевает последнее препятствие.
Самое забавное во всем этом было то, что у входа в банк Черягу встречали пять лбов, и еще по крайней мере трое ждали его с другой стороны турникетов, и, таким образом, вся процедура допуска и досмотра была не чем иным, как свинским притворством, имевшим целью показать сибиряку его место.
Не меньшим притворством была и сама встреча, ибо человек, который его принял, был всего лишь одним из замов гигантского банковского монстра, – даже не первым, заметьте, замом, а простым замом, возглавлявшим департамент черной металлургии, каковой департамент, в свою очередь, вершил судьбами двух или трех российских заводиков, выловленных банковскими сетями в мутной водичке российской приватизации. Звали зама Алгис Аузиньш. Это был обрусевший латыш с Урала, белокурый и сухопарый мужик лет сорока.
– Очень рад встрече, Денис Федорыч, – сказал он, энергично протягивая руку, – как здоровье Вячеслава Аркадьича? Такое несчастье, такое несчастье!
Протянутая рука Аузиньша повисла в воздухе. Латыш слегка побледнел.
– Кстати, должен предупредить, – любезно сказал Черяга, – что меня у дверей банка ждут.
– Кто?
– Журналисты. Я обещал рассказать им о ходе переговоров. Так что они очень огорчатся, если со мной в вашем кабинете случится сердечный приступ. Или если я покину банк через другую дверь.
Аузиньш очень естественно растерялся.
– За кого вы нас принимаете, Денис Федорыч? – обиженно спросил зам.
– Сказал бы я вам, за кого я вас принимаю, – усмехнулся Черяга, – да только вы ведь все пишете. Потом предъявите в суде, как матерное оскорбление…
Аузиньш покачал головой.
– Трудно с вами, Денис Федорыч, – вздохнул он, – я понимаю, перенапряжение, череда диких каких-то совпадений, потом предательства эти – Неклясов, Брелер… Не умеете вы выбирать людей. Как же на такую должность жида можно было брать?
– Мы все равно вернем эти акции, – заявил Денис.
Аузиньш развел руками.
– Не знаю, – сказал он, – зачем вы говорите это мне. Насколько я знаю, акции были переведены директором «АМК-инвеста» Дмитрием Неклясовым по распоряжению вашего же генерального директора и на счета фирм, принадлежавших Дмитрию Неклясову. При чем тут банк «Ивеко»?
– А сейчас эти фирмы по-прежнему принадлежат Неклясову?
Прибалт улыбнулся.
– Насколько мне известно, они были проданы каким-то двум оффшоркам.
– Мы все равно вернем акции, – повторил Денис.
– Вряд ли, – усмехнулся Аузиньш. – Это будет очень тяжело. Вы же сами знаете, что акции переводились по распоряжению Вячеслава Аркадьевича. Так что сделка совершенно легальная. Даже если вы сумеете оспорить ее в областном суде, мы выиграем арбитраж в Москве.
– Посмотрим, – сказал Черяга.
– И-и, Денис Федорыч! Да тут и смотреть нечего….
Аузиньш перегнулся через стол, мягко, настойчиво посмотрел в глаза Дениса.
– Поймите, – сказал латыш своим мягким голосом с чуть заметным прибалтийским акцентом, – мы не хотим конфликта. Это ваша сторона настроена на склоку. На скандал. Мы – мирные люди. Я могу вместе с вами выйти к журналистам и повторить то же самое, от чистого сердца – мы против разборок, судов и публичного выяснения отношений. Я понимаю Вячеслава Аркадьевича. Парализованный человек. Больной человек. Мы очень ценим его. Извольский – директор от бога. Гений! Так и передайте ему. Если бы – подчеркиваю, если бы – мы смогли вступить в контакт с теми фирмами, которые купили акции комбината, и если бы мы смогли убедить их продать эти акции банку – мы бы и думать не смели, чтобы выгнать Извольского. Мы будем только рады, если Вячеслав Аркадьевич будет управлять комбинатом. Естественно, когда поправится. То есть поймите меня правильно – я не знаю, кто купил у Неклясова его фирмочки. Но я приложу все силы к тому, чтобы убедить этих людей не ссориться с Вячеславом Аркадьевичем.
Аузиньш развел руками, обращая ладони к Денису – жест искренности и добросердечия.
– Пусть Вячеслав Аркадьевич едет в Швейцарию. Поправляет здоровье. Не знаю, сколько ему понадобится. Месяц, два, шесть. Вернется – авось будет директором.
«Ну да, – подумал про себя Черяга, – а когда он объяснит вам, как работают все оффшоры и схемы, вы замкнете их на себя и учредите свои оффшоры, и выкинете Извольского, как использованный презерватив. К этому времени шум будет поднимать поздно, а завод будет работать по старым схемам. С той только разницей, что деньги, которые сейчас через оффшоры возвращаются на завод, будут сливаться через такие же оффшоры в ваш банк…»
– Мы готовы обсудить вопрос о соответствующей компенсации за акции, – журчал Аузиньш, – разумеется, как я уже сказал, если мы сможем договориться с новыми владельцами. Мы хотели бы инвестировать в завод. Вы понимаете, что в составе крупной финансово-промышленной группы у завода открываются совершенно новые возможности?
– А у Карачинского металлургического тоже открылись новые возможности? – в упор спросил Черяга.
Карачинский металлургический был небольшим уральским заводиком, специализировавшимся на выпуске ценных высоколегированных сортов стали для космической и оборонной промышленности. Банк купил его за взятку губернатору в 1995 году. Заводу обещали кучу инвестиций и выход на мировой рынок, но все кончилось тем, что банк перевел к себе счета завода и получил за него тридцать миллионов долларов предоплаты за поставку ферросплавов в Канаду. Завод этих денег так и не увидел. Зарплату на нем платили фантиками – уральскими франками, отпечатанными губернатором в 1993 году и с тех пор пылившимися на складах. Директор завода, друг губернатора, чтоб добро не пропадало, стал использовать эти фантики вместо талонов в столовой. На пятифранковой купюре был почему-то изображен хан Ибак – один из сподвижников Кучума, воевавший против Ермака, и, подходя к кассе столовой, рабочие просили: «Дайте-ка мне еды на пять ебаков», тем самым характеризуя финансовое положение завода с исчерпывающей проницательностью.