– Хорошо. Денис где?
– На допросе.
– Каком допросе?
– Ну, в прокуратуре. Из-за этого налета на дачу…
Неклясов сощурил глаза и зашептал:
– Ой, Вячеслав Аркадьич, тут такое было! К нам в офис менты лезли, целый день работать было нельзя, еще бы чуть-чуть – и мы акции не успели слить. Алешкин под следствием, слава богу, губернатор приехал и как рявкнет, что в Москве все продались. Только перед этим пришлось с ним договориться.
– Что значит «договориться»? – изумился директор, неприятно удивленный тем, что осторожный и двуличный губернатор не бросился безоговорочно помогать комбинату в обмен на будущие одолжения, а поставил себя как товар на прилавке: хочу этому продамся, хочу тому…
– Не знаю, там какие-то зачеты прошли, Черяга их подписал, вроде договорились на полгода вперед…
Извольский слегка нахмурился. Никто, кроме него, не имел права влезать в зачетные схемы комбината. На этом зиждилась вся система управления. Черяга грубо нарушил субординацию. Конечно, у Извольского он спроситься никак не мог, а губернатор Дубнов, если надо, был законченной скотинкой…
– Какие именно зачеты? – уточнил Извольский.
– Да я не знаю, Федякин знает (Федякин был первый зам по финансам), Федякин вроде стал упираться, а Денис как на него рявкнет: «Пока Сляб в больнице, всем распоряжаюсь я!».
Это была прямая ложь. Денис не говорил таких слов.
Неклясов помолчал, а потом спросил заговорщическим шепотом:
– Вячеслав Аркадьич, а правда, что вы не хотели Конгарский завод себе брать, что вас Черяга уговорил?
– При чем тут… – начал Извольский, – и мгновенно понял при чем.
– А почему ты считаешь, что это – из-за Конгарского?
Неклясов сконфузился.
– Все так говорят… – пробормотал он. – Конечно, точней только Черяга знает.
– А он что говорит?
– Да он молчит. Там долголаптевских арестовывали, того самого Камаза, который ему стрелку забил. Только это глупо как-то, зачем Камазу в вас стрелять, если его Черяга до полусмерти напугал. Он как-то это дело не очень расследует. Вы сами посудите, Вячеслав Аркадьич, – ну если это из-за него, то зачем ему в такую сторону все расследовать? Камаза-то арестовать проще. А нам из-за этого опять неприятности.
Неклясов приостановился.
– Вы уж извините, Вячеслав Аркадьевич, что я так прямо скажу – но три дня прошло, а Черяга за это время ни черта не сделал. Только за Ирочкой этой ухаживал.
– Какой Ирочкой?
– Ну, которая с вами в машине была.
Извольский помолчал.
– Что значит ухаживал? – спросил он.
– Ну, он ее отсюда забрал, вчера в гостиницу повез.
Неклясов вдруг хихикнул.
– Приехали они, – сказал он, – иду я через полчаса мимо ее двери, вдруг вылетает Дениска, весь красный, словно его выгнали…
Глаза Извольского задумчиво сузились.
В то самое время, когда Дима Неклясов старательно топил Дениса Черягу, сам Черяга сидел на жестком стуле в узком, как пенал, кабинете, на третьем этаже здания Генеральной прокуратуры, и разговаривал со следователем по особо важным делам.
Разговор велся, как это ни странно, не о покушении на жизнь гендиректора одного из крупнейших российских предприятий. Генеральная прокуратура до сих пор не сочла возможным заинтересоваться этим делом. То есть заинтересоваться-то она заинтересовалась, и высокий милицейский чин пообещал в телекамеру, что этим займутся лучшие следователи, – но только вот как-то в связи с покушением на Извольского Дениса еще никто не расспрашивал. Так что у Черяги, не понаслышке знакомого с родным ведомством, создалось твердое впечатление, что дело забрали в Генпрокуратуру, чтобы никакие доморощенные расследователи на местах им заниматься не могли.
Разговор шел об убийстве украинского обэповца Михаила Опанасенко, и был это, собственно, не разговор, а допрос. Собеседником Черяги был некто Андрей Обылов – человек, с которым Черяга в бытность свою работником Генпрокуратуры встречался мало, но слыхал достаточно.
– Значит, вы впервые встретились с Опанасенко вечером 25-го ноября? – спрашивал Черягу Обылов, обнажая редкие желтые зубы.
– Да.
– Темой вашего разговора был лжеэкспорт Ахтарского металлургического комбината?
– Комбинат не занимается лжеэкспортом, – покачал головой Черяга. – Насколько я понимаю, у Опанасенко были просто вопросы по поводу подлинностей подписей на ряде бумаг, был уже вечер, мы предложили ему прийти на следующий день.
– Когда у вас созрело намерение похитить его и убить?
– Мы не убивали Опанасенко и не похищали его.
– Денис Федорович, факты говорят сами за себя. И свидетельствуют они о том, что Опанасенко появился в офисе АМК, что признаете и вы, и множество людей, а спустя два дня был найден мертвым. Документы, бывшие при нем, исчезли. Где он был в течение этих двух дней – не знает никто.
– В течение этих двух дней Михаил Опанасенко находился в нашей гостинице. В его распоряжении были двухкомнатный номер и «БМВ-семерка». Факт его пребывания в гостинице могут подтвердить несколько десятков людей.
– Которые все являются работниками вашей же службы безопасности?
– Не только.
– Опанасенко два дня провел в вашей гостинице. Его командировка была сроком на четыре дня. Вы хотите сказать, что он никуда не выходил?
– Почему же? Выходил. Ездил с нашим водителем по магазинам. Авось продавщицы его запомнили. Все-таки украинский говорок, одет небогато, а покупает много.
– И в каких же магазинах они были?
– Насколько мне сказал водитель – в Детском Мире, а потом в ГУМе и на Манежной площади.