Охота на изюбря - Страница 60

Она говорила, чтобы что-нибудь сказать. И ей почему-то казалось, что она говорит сплошную глупость.

Извольский по-хозяйски поцеловал Ирину в щеку.

– И отлично, – сказал он, – сил нет еще в кабак куда-то переться.

Охранник уже молча и споро разгружал на кухне пластиковые пакеты. Ирина заметила какие-то закуски, салаты, огромный торт. В отдельном пакете были бутылки – два коньяка, четырехгранная высокая водка, шампанское для дамы и две бутылки вина. «Господи, куда столько?» – ужаснулась Ирина.

Охранник исчез так же бесшумно, как появился, дверь за ним захлопнулась, Извольский с Ириной остались одни. Извольский огляделся: он был в однокомнатной квартире, чистенькой и бедной. В раскрытой двери виднелась маленькая кухня, дверь справа вела в большую комнату, сплошь заставленную книгами в тусклых обложках. Даже в прихожей стенку подпирал книжный шкаф, и пока Извольский вешал плащ, одна из книжек слетела на пол к его ногам. Извольский поднял книжку: книжка принадлежала перу какого-то Броделя и трактовала, сколь мог судить директор, о Средиземноморье эпохи Филиппа II, время жизни которого Извольскому было совершенно неизвестно. Извольский тоже недавно читал статью некоего Броделя о применении конвертерных шламов в производстве цемента, но он подозревал, что это не тот Бродель.

– Я сейчас приготовлю что-нибудь поесть, – сказала Ирина.

– Ага, – директор, скинув туфли, прошел в кухню, ухватил один из коньяков и отбыл с ним в гостиную.

Там Извольский сел на диван, скрутил бутылке горлышко и глотнул несколько раз, чувствуя, как отпускает его безумное напряжение дня, кипы контрактов, Белопольская АЭС, ругань замминистра Китайчикова в трубке и косой след утюга на белом, как простыня, животе сброшенного в овраг трупа.

Впрочем, владевшее директором беспокойство никак не сводилось без остатка исключительно к паршивцу Заславскому.

Вопреки обычному представлению о «новых русских» как о патентованных развратниках, плещущихся в шикарных бассейнах с соблазнительными проститутками и охотящихся в компании крутобедрых нимф на крокодилов в Южной Америке, Вячеслав Извольский вел жизнь, которая многим бы показалась достаточно аскетической.

Человека, приходящего на работу в восемь часов и покидающего офис около двух ночи, как-то не тянет в бассейн с зеленоглазой наядой. Его тянет спать. Правда, гендиректору не обязательно отправляться в ресторацию, чтобы пообедать: заказ всегда могут доставить прямо в кабинет. Отсюда и возникает необходимость периодического пользования секретарш, столь же удобных в смысле экономии времени, как и столовая внутри здания.

Извольский давно привык снимать стресс таким способом, однако месяца три назад с ним случился конфуз: после длинного заседания он зазвал секретаршу Верочку в комнату отдыха, но то ли мозг его был занят какими-то соблазнительными финансовыми видениями, то ли еще что – а только на Верочку у него почему-то не встал.

Спустя два дня повторилась та же история. Извольский огорчился и выгнал Верочку, а вместо нее Черяга привел красивую куколку с льняными волосами и голубыми глазами Мальвины. Но и с куколкой вышел если и не совсем конфуз, то что-то крайне неудовлетворительное. Следующая секретарша была просто профессиональная проститутка, деликатно подсунутая все тем же Черягой. Дамочка была столь искусна, что расшевелила бы и мертвого, и с этой стороны было все в порядке, но вот беда – как секретарша она никуда не годилась, и Извольский выгнал ее после первого же перевранного звонка.

Ситуация складывалась неприятная, тем более что вторую секретаршу, которая Мальвина, сплавили заму, и зам оказался чрезвычайно доволен. По заводу уже начали перешептываться. Черяга расспросил обеих секретарш и, разумеется, все знал, но с шефом на эту тему сам не говорил. В конце концов, непосредственного отношения к безопасности завода тема не имела.

Поэтому Извольский взял четвертую секретаршу – девятнадцатилетнюю орхидею с гибкой талией и большими глазами, и больше секретарш не менял. Все на заводе вздохнули облегченно, и только один Черяга знал маленькую подробность: к орхидее Извольский не притронулся.

Медицинские анализы у Извольского были в норме, и Черяга, осторожно проконсультировавшись, получил следующий ответ: либо человек перманентно устал, либо у него образовался маленький психический заскок. В том смысле, что один раз не получилось случайно, другой раз – по ассоциации, и пошло-поехало.

Что Извольский не полный импотент, было ясно хотя бы из отчетов о редких банях и тому подобных мероприятиях, относившихся директором скорее к числу представительских акций, нежели к собственно развлечениям. Групповух Извольский никогда не терпел, и о происходившем Черяге было известно лишь со слов девушек. По ним выходило, что расшевелить Извольского становилось все трудней, а самое процесс принимал все более и более необычные формы. Нет-нет, по нынешним временам все происходившее не переходило границ нормы, благо границы эти стали довольно широкими. Но оно неуклонно приближалось к границам, и Черяга каждую неделю клялся себе, что поговорит с шефом, – и каждую неделю ему не хватало духа.

Извольский, естественно, довольно ясно отдавал себе отчет в своем состоянии. И поскольку было понятно, что человек, впущенный женщиной в квартиру в одиннадцать вечера с розами и шампанским, пришел к ней не затем, чтобы поужинать, то вопрос стоял очень просто: а каков он, Сляб, будет в постели? Особенно – после сегодняшего разговора с замминистра и перед завтрашним разговором в «Росторгбанке»?