Охота на изюбря - Страница 120

120

Проблема заключалась в том, что Москву и московские банки губернатор ненавидел еще больше, чем Извольского, и, что еще важнее, электорат полностью разделял ненависть губернатора.

Словом, было такое ощущение, что если банк поможет губернатору кинуть Извольского, то губернатор, в свою очередь, кинет их. Забывать об этом варианте не следовало, но за основной его держать было просто глупо.

Еще можно было пригрозить обанкротить комбинат как задолжавший федеральному правительству, а в качестве отступного потребовать часть акций. Однако после прошлогодней ВЧК комбинат федеральные налоги платил аккуратно, благо девяносто процентов этих самых федеральных налогов составляли подоходный налог с зарплат, налог на прибыль да НДС. Прибыли у завода по документам вовсе не было, официальные зарплаты составляли ноль целых хрен десятых и выплачивались через страховые схемы, а НДС возвращался при экспорте. Тут же выяснилось, что часть металла, обозначенного как экспорт для Китая и Румынии, на деле идет в Казахстан и Украину. При большом желании из этого можно было раздуть скандал. Но сам по себе скандал бы ничего не дал.

Разумеется, за всеми шишками на комбинате была установлена слежка, и в первую очередь это касалось московского офиса. В самом Ахтарске заметить слежку было слишком легко, и дело ограничилось выборочным контролем за заместителями директора. Иннокентий Михайлович быстро отметил один положительный момент в работе комбината – крайнюю нелюбовь замов друг к другу. Но вместе с тем пришлось констатировать, что система всеобщей подозрительности дает свои плоды: с вероятностью большей, чем пятьдесят процентов, следовало ожидать, что, ежели подъехать к кому-то из замов Извольского на предмет предательства, он тут же сольет информацию шефу, Извольский насторожится… И тогда вообще все пропало. А ведь надо было законтачить не с одним человеком, а по крайней мере с тремя-четырьмя. В таких условиях донос из вероятного превращался в неизбежный.

Иннокентий Михайлович совсем уже было отчаялся, когда наблюдатели при московском офисе донесли, что один из его сотрудников, некто Коля Заславский, чересчур любит играть и играет в казино, контролируемом долголаптевскими.

Тут же паренька взяли в плотное кольцо, и через два-три дня выяснилось, что долголаптевские уже начали его разработку: Заславский взял два кредита под гарантию областной администрации, общей сложностью в полтора лимона, в «Росторгбанке», где у Иннокентия Михайловича в кредитном отделе сидел надежный человечек.

Было ясно, что бандиты готовят из Заславского «кабанчика». Пока он кредиты отбивал, но уже недалек был тот день, когда его заставят взять что-нибудь такое нехилое, миллионов в пять-шесть. После чего кредит распилят бандиты, а Заславский сгинет навечно в каком-нибудь подмосковном болотце.

Приятное обстоятельство заключалось в том, что один из лидеров долголаптевских, Коваль, был, в некотором роде, хорошим знакомым Иннокентия Михайловича. Знакомство началось еще в 70-х годах, когда вскоре после первой своей отсидки Коваль возглавил бригаду ломщиков, промышлявших валютными чеками около «Березки». Коваля замели, но не ментовка, а КГБ, и вопрос был поставлен ребром: либо ты садишься сам, либо становишься стукачом. Коваль выбрал последнее.

Офицера, который взял подписку с Коваля и впоследствии вел его дело, звали Иннокентий Лучков.

Лучков и Коваль успешно сотрудничали. Коваль, с помощью Иннокентия Михайловича, убирал конкурентов. Иннокентий Михайлович, в свою очередь, получал от агента процент с ломки.

А потом как-то разрабатывал их отдел цеховиков, которые печатали пластиковые пакеты. Пакеты тогда были страшным дефицитом и шиком, особенно если на пакете написано «Мальборо» или какой-нибудь Майкл Джексон изображен. Вот они и приспособились: на фабрике, которая пакеты штамповала, половину продукции списывали в брак. Брак и вправду был – ручки пакетов были склеены вместе. Цеховики этот брак вывозили на квартиру, да и сажали там за три копейки инвалида – резать ручки. Накрыли их совсем по-глупому: в подвал, где был склад готовой продукции, зашла управдом. Увидела пакеты и прихватила пару тысяч себе. Реализовать не смогла, сама засыпалась и их засыпала. Помимо пакетов, фабрика производила химическое оружие, и поэтому КГБ забрал дело у ОБХСС.

И вот, уже после того, как основные фигуранты были установлены, Лучков позвал на встречу Коваля. Так мол и так, изложил, люди такие-то, а деньги там-то.

Гробанули цеховиков в аккурат накануне ареста. Вынесли до копеечки все, что отошло бы в доход государства. Суд за это цеховикам вдвое больше впарил, следствие решило, что подсудимые узнали о близящемся аресте и все, нажитое трудами неправедными, попрятали.

А Лучков получил десять процентов.

Правда, прошло немного времени – и ловкий уголовник повернул дело так, что трудно было сказать, кто кого использует. Коваля бы зарезали моментально, если бы узнали о его сотрудничестве с КГБ. Но ведь и Лучков бы тут же залетел на пятнадцать лет на специальную ментовскую зону, узнай начальство о его художествах. Вскоре оба оценили выгоду от кооперации, и между кагэбешником и уголовником сложилось нечто вроде совместного предприятия, где одна сторона вносила в качестве капитала свои связи в уголовном мире, а другая – доступную ей служебную информацию. Аферы, прокрученные с подачи кагэбешника, принесли Ковалю новый авторитет. Информация, сообщенная Лучкову, создала последнему славу проницательного офицера и способствовала быстрой карьере. Один, благодаря кагэбешнику, стал вором в законе. Другой, благодаря уголовнику – начальником одного из управлений КГБ.

120