В голосе Томы звучало страстное убеждение, что так оно непременно бы и было, что Коля – ее Коля – не мог обмануть ее, как обманул он жену, друзей, начальство и всех, кого мог, и что только нелепая и жестокая смерть Заславского помешала исполниться извечной мечте любой русской эскортницы – выйти замуж за богатого и ласкового «папу».
– Он тебе ни о чем не рассказывал?
Тамара покачала головой.
– Если бы рассказал, я бы его отговорила. Я бы ему объяснила, что с Шуркой Лосем нельзя иметь дело. Он же пудель был, совсем ничего не понимал.
Девушка присела на широкий краешек гостиничной постели, настольная лампа наконец осветила ее узкое печальное лицо, и тут только Денис понял, почему Тома Векшина встречала Новый Год дома, а не на заработках. Под левым глазом девочки виднелся синяк, такой огромный, что даже искусно наложенный слой пудры и румян не мог его вполне скрыть.
– Откуда синяк? – спросил Денис.
– От Шурки Лося.
– За что?
– Я его… в общем, я ему кайф поломала и сказала, что он Колю убил. Мне уйти, да?
– Почему?
– Потому что ты не пьяный.
– При чем здесь то, что я не пьяный?
– Потому что я с синяком некрасивая. Когда мужик пьяный, ему все равно, ему бы лишь морковку свою воткнуть. А когда он трезвый, никто девочку с синяком не закажет.
Денис ничего не ответил. Он уже почти жалел, что вызвал девочку. С того времени, как уехала Ирина, прошло полтора часа, возбуждение спало, и он чувствовал одну безумную усталость. Вдобавок было неприятно думать, что девочкой недавно пользовался Шурка Лось и еще, наверное, несколько человек из его бригады. Тома повернула головку так, чтобы синяка не было видно, потом протянула руку к тарталеткам на кружевной фарфоровой тарелочке.
– Можно?
– Ты что, так есть хочешь?
– Я не ужинала, двенадцати ждала. Так можно?
– После поешь, – сказал Денис, – раздевайся.
Утром Дениса разбудил ликующий звонок из Ахтарска.
– Мы ее продули! – кричал захлебывающийся от счастья Скоросько, – цинк – ноль! Весь в шлак ушел!
Скоросько сыпал техническими подробностями, Денис перестал его понимать с третьей фразы, но главное уловил: Скоросько и доменщики самолично изменили схему продувки «Ивановны» и, не останавливая производства, просто сдули весь цинк со стенок к чертовой матери. Это был их рождественский подарок директору.
– Славка как услышал, так чуть в постели не запрыгал! – орал Скоросько.
Захлопнув телефон, Денис перевернулся на бок, помотал головой и открыл глаза. В углу спальни корчил рожи немой телевизор, который они ночью забыли выключить. Столик с шампанским и закусками основательно опустел. Тамара Векшина не спала, а лежала, свернувшись в клубок, и глядела на Дениса своими внимательными и очень печальными глазами.
– А правда, что ты теперь на заводе главный? – спросила Тамара.
– Я – и.о. гендиректора.
Тонкие пальчики Тамары неслышно пробежались по коже Дениса, Черяга блаженно зажмурился.
– Нет, ты не главный, – спокойно сказала Тамара. – Ты очень несчастный, а главные такими несчастными не бывают.
Денис перекатился на живот.
– Кто тебе сказал, что я несчастный?
Тамара помолчала. После ночных трудов пудра с ее лица совсем осыпалась, и синяк был виден очень хорошо.
– Давно он тебя ударил-то?
– Два дня назад.
– Хочешь заняться чем-нибудь другим? Могу секретаршей устроить.
– Зачем? – сказала Тома, – я больше секретарши получаю. А работаю меньше.
– Хочешь переехать в Ахтарск?
– А к тебе нельзя переехать? – подумав, спросила Тамара.
– Нет.
– Это из-за синяка, да?
– Это не из-за синяка.
Денис встал и ушел в ванную, а через несколько минут снова вернулся в постель. Тамара откинула одеяло и стала осторожно целовать его грудь. Денис жадно задышал и пригнул девочку ниже, та немедленно все поняла, и через секунду ее черная головка оказалась у его бедер. Денис благодарно закрыл глаза.
Денис не слышал, как в наружную дверь номера постучали. Затем кто-то вошел в коридорчик, скрипнула, растворяясь, дверь спальни, и низкий женский голос произнес:
– Денис, я просто зашла сказать, что со Славой лучше, и спасибо за подарок….
Голос замер. Денис открыл глаза и увидел, что в дверях спальни стоит прямо-таки пунцовая Ирина, и смотрит круглыми, как блюдца, глазами на голого Черягу и на девочку, копошащуюся у его бедер. Это продолжалось, наверное, мгновение, потом Ирина опомнилась и вылетела вон из номера.
Испуганная Тома подняла голову. Теперь, в свете дня, синяк казался все-таки невероятно большим.
– Убирайся, – сказал Денис.
– Что случилось? Кто эта…
– Убирайся. Бумажник в гостиной на столе, деньги в бумажнике. Убирайся.
Декабрь и январь стали самыми безумными месяцами, которые помнил Черяга. Практически на него были возложены все обязанности Извольского. Плюс – собственные обязанности Дениса. Плюс – оборона осажденного комбината. Плюс – переговоры с губернатором, судом, банком, митинги протеста, интервью с журналистами и прочая, и прочая, и прочая.
К тому же Денис не был самостоятельной фигурой. За всю стратегию отвечал Извольский. За все финансовые операции комбината тоже отвечал Извольский. Извольский был прикован к постели в Москве и думал, думал, думал. По телефону они никаких стратегических проблем не обсуждали – подслушают. Только при личных встречах. Денис метался между Ахтарском и Москвой, отсыпаясь исключительно в самолете. Сначала он летал на «Яке», принадлежавшем комбинату, но однажды летчик, уже поднявший самолет в воздух, спинным мозгом почувствовал неполадки и успел посадить машину прежде, чем та развалилась над сибирской равниной.