Охота на изюбря - Страница 106

106

– Я должен возвращаться в Ахтарск, – сказал Денис, – если хотите, поедем вместе.

– А самолет? – встревожилась журналистка. – И потом мне статью надо переправить…

– Устроим, – пообещал Денис.

Ахтарск находился в ста двадцати километрах от областного центра – расстояние по сибирским масштабам просто смешное. Доехали за час, и как-то так разговорились в дороге, что поехали не в гостиницу, а сразу в загородный дом Черяги.

Журналистка оказалась смешливая и веселая. У нее был муж-менеджер, занимавший приличную должность в какой-то западной фирме, отец-профессор и, видимо, целая куча любовников, встречи с которыми рассматривались как приятное и ни к чему обе стороны не обязывающее развлечение. Статью она успела настрочить на собственном портативном компьютере, пока Денис совещался по телефону.

В постели она была приятная на ощупь, и только один раз очень сильно обиделась, что Денис в самый ответственный момент назвал ее не «Лидой», а «Ирой».

Лида улетела в Москву на следующее утро, за счет комбината, предварительно взяв с Дениса обещание, что он устроит ей интервью с Извольским.

Вовка Калягин появился в областном СИЗО уже после шести вечера.

– Брелер? – поскреб затылок дежурный. – Слышь, а Брелер у нас где? В восьмой?

– В тридцать шестую перевели, – раздался голос из селектора.

– Как – в тридцать шестую? – побледнел Вовка Калягин. – Он же в восьмой сидел?

– Да сегодня начальство приехало, распорядилось, нехай сидит как все…

Калягин невольно взглянул на часы. Шесть часов вечера. Ну не случилось же ничего за это время – не могло случиться! Когда убивают – убивают ночью, если только сам Юрка не упорет от отчаяния какой-нибудь косяк…

И все-таки он опоздал.

В третьем блоке гулко хлопали железные двери, раздавались возбужденные голоса, и навстречу Калягину двое вертухаев протащили бегом обвисшего на их руках заключенного – толстого парня с закатившимися глазами и залитым кровью лицом.

Калягин бросился в тюремную больничку.

Юра Брелер лежал на старом операционном столе возле маленького окошка, сквозь которое был виден кусочек стены с колючей проволокой и над ним – труба мертвого химзавода, и возле Юрки хлопотали сестричка и врач.

Вовка Калягин видел слишком много умирающих людей, чтобы не понять, что Брелеру осталось жить не больше двух-трех часов. Лицо Юрки было сплошь залито кровью. На губах вздувались розовые пузыри. Глаз у Юрки уцелел только один. Второй глаз, выдавленный зэковским пальцем, зацепился за какую-то ниточку и болтался, круглый и похожий на вареное яйцо, чуть пониже носа.

В этот момент Брелер открыл оставшийся глаз и увидел Вовку.

– Продал, да? – тихо спросил он. – Выкачал, что надо, и продал…

Калягин шагнул к своему бывшему другу. Глаз Брелера тихо закрылся. Тот, другой, у щеки, остался и смотрел на Вовку безразлично и строго.

– Это Коваль, – сказал Калягин. – Это не я. Юрка, это…

Но Брелер уже его не слышал.

Калягин ошибался. Юра Брелер погиб не из-за длинных рук Коваля и не из-за связей «Ивеко». Он пал жертвой обыкновенной человеческой подлости, приправленной изрядной долей маразма.

Он прожил в СИЗО почти семь дней. На восьмой день, тот самый, на который был назначен арбитражный суд, в Сунжу из отпуска явился начальник следственного изолятора полковник Коробцев. Полковник с детства не отличался остротой ума, каковой недостаток восполнялся бульдожьей хваткой и редким рвением угождать начальству.

Услышав, что Юрий Брелер находится наконец под его опекой, полковник выразил удовлетворение и даже изволил потереть руки. Брелера ненавидела и администрация области, и УВД, и полковник Коробцев всегда был рад услужить и тем, и другим.

– Доставить его ко мне, – распорядился полковник.

Заключенного привели через десять минут, и Коробцев с неудовольствием отметил довольно сытый вид Брелера и добротный спортивный костюм.

– Это кто тебе передачи носит? – справился полковник. Брелер не ответил, только глядел на него спокойными глазами, а сопровождающий вертухай чирикнул сбоку:

– Калягин.

– Не тебя спрашивают, – оборвал его Коробцев. Брелер стоял, расставив ноги и расслабившись, насколько это позволяли чересчур затянутые наручники. Коробцев обошел вокруг заключенного несколько раз, уловил чутким носом запах дорогих заграничных сигарет.

– Что, попался жид в дерьмо? – спросил Коробцев. – Всем нагадил? Дубнову нагадил, Юрченко нагадил, даже Сляба умудрился по-скорпионьи цапнуть? Ух, была б моя воля, я бы вас всех, сионистов, в баржу да в море, а в барже-то дырку…

– А ты в парламент предложение пошли, – любезно сказал Брелер.

– А?

– Пошли в парламент предложение. Мол, так и так, в связи с несовершенством законодательства прошу внести в уголовный кодекс Российской Федерации статью, ну, скажем – 289-ю, прим – принадлежность к еврейской расе наказывается водворением еврея на баржу и буксировкой оной в открытое море…

Брелер не договорил. Полковник, осклабясь, съездил его кулаком по морде. Полковнику было за пятьдесят, он исхудал от постоянной пьянки, и координация движений у него была не лучшая; Брелер, даже со скованными руками, легко ушел от удара.

От одного полковника Брелер бы не пострадал, но Коробцев позвал на помощь двух вертухаев. Некоторое время они били упавшего заключенного, а потом Коробцев утомился и скомандовал:

– В камеру его.

Когда Брелера впихнули внутрь, у него были в кровь разбиты губы и он болезненно прижимал руку к почкам.

– Сто слуцилось? – бросился к нему вьетнамец.

106